«Государство без полномочного монарха — то же, что оркестр без капельмейстера», — говорил Пушкин. Николай I и Пушкин... Царь и поэт... На эту тему написано немало. Правды, полуправды, лжи. После 1917 года последняя преобладала. При советской власти было модно изображать выдающихся деятелей культуры минувшего времени идеологически «правильными». 6 июня — 205-я годовщина со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.
Великие писатели и поэты, ученые и художники, музыканты и актеры превращались на страницах учебников, как правило, если не в революционеров, то уж во всяком случае в людей, относившихся к существовавшему при их жизни самодержавному строю со скрытой враждебностью. Всячески выпячивалось участие молодого Достоевского в кружке петрашевцев и ничего не говорилось о том, что в зрелые годы Федор Михайлович стал убежденным монархистом. Замалчивались консервативные взгляды Крылова, Гоголя и Тютчева. В опере Глинки «Жизнь за Царя» изменили не только название, но и часть либретто, а когда-то знаменитое «Славься, славься наш русский Царь» отредактировали на «Славься, славься, Русь моя». Ну, а на сведения о членстве великого ученого Дмитрия Менделеева и не менее великого художника Виктора Васнецова в «черносотенном» «Союзе русского народа» просто накладывалось табу.
читать дальшеТщательно «чистились» и некоторые страницы биографии Пушкина. В том числе — те из них, которые касались взаимоотношений русского гения с Николаем I. При этом не брезговали даже фальсификацией. Так, фразу Императора, сказанную по поводу смерти поэта: «Пушкин умер и, слава Богу, он умер христианином», советские пушкинисты «сократили». Получилось: «Пушкин умер и слава Богу», что совершенно меняло смысл сказанного. Образ поэта-вольнодумца, только по случайности не ставшего декабристом, навязывался нам со школной скамьи. Последствия ощущаются до сих пор. В итоге подлинного Пушкина мало кто знает. Не так давно довольно известный журналист, цитируя пушкинскую оду «Вольность»:
Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
пытался оправдать этими словами зверское убийство Николая II и его семьи. Дескать, расправившись с детьми царя, большевики осуществили вековые чаяния русской интеллигенции, выраженные еще великим Пушкиным. А другой, еще более известный журналист (ныне — народный депутат), опираясь на ту же цитату, сочинил целую историю. Дескать, Николай I, произведя поэта в камер-юнкеры, хотел подцепить его на «рабский крючок», что сначала и удалось: Пушкин восславил монарха. Но потом «опомнился» и написал, что с радостью видит смерть царских детей. И невдомек уважаемым мастерам пера, что ко времени написания оды «Вольность» будущий Император Николай I ни главой государства, ни даже наследником престола не был. И детей еще не имел, как, кстати, и царствовавший тогда его брат Александр I. Приведенные же строки касаются вовсе не династии Романовых, а Наполеона, которого в России считали выскочкой, похитителем законной власти французских королей. Конечно, весьма сомнительно, чтобы поэт действительно с радостью желал смерти детей, чьих бы то ни было. Он всего лишь с излишней горячностью выразил свое отношение к врагу. Но трактовка пушкинского наследия нашими современниками весьма показательна.
Так как же на самом деле строились отношения поэта и царя?
В НАДЕЖДЕ СЛАВЫ И ДОБРА
Их знакомство состоялось 8 сентября 1826 года в Москве. Пушкина вызвали из Михайловского, родового имения матери, где поэт отбывал ссылку по указу предыдущего монарха, Александра I. Беседа с глазу на глаз продолжалась долго. Не обошлось и без острых вопросов. «Принял бы ты участие в событиях 14 декабря, если б был в Петербурге»? — прямо спросил Царь. Ответ был откровенным: «Непременно, Государь. Все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога!».
Советские пушкинисты неизменно акцентировали внимание на первой части ответа, оставляя в стороне последующие слова. Между тем, суть именно в них. Легко увлекающийся поэт вполне мог последовать за друзьями и принять участие в мятеже. Но революционером он не был, что прекрасно понял Монарх. Разговор завершился благополучно. Пушкин дал слово не участвовать ни в какой антиправительственной деятельности, а Царь освободил его не только из ссылки, но и от надзора цензуры, пообещав, что цензурные вопросы будет решать сам. «Я только что разговаривал с самым умным человеком России», — сообщил Император сразу после беседы одному из царедворцев. В свою очередь, Александр Сергеевич с восторгом писал в письме, что был принят Монархом «самым любезным образом». Поэтическим итогом 8 сентября стало стихотворение «Стансы» («В надежде славы и добра...»), в котором Пушкин сравнил Николая I с Петром Великим.
Между поэтом и царем установилась взаимная симпатия. Император покровительствовал стихотворцу, неоднократно оказывая ему материальную поддержку, дабы поэт, занимаясь литературой, мог не заботиться о хлебе насущном. Когда же Пушкин надумал жениться, а мать невесты, памятуя о давних конфликтах жениха с властями, опасалась отдавать дочь «за человека, который имеет несчастье быть под гневом Государя», Царь поручил передать ей, что Александр Сергеевич находится не под гневом, а под Его отеческим попечением.
Оставался верным данному слову и поэт. Его отношение к Императору подтверждает и многолетняя переписка. «Вы говорите мне об успехе «Бориса Годунова», — писал Пушкин Елизавете Хитрово. — По правде, я не могу этому верить. Успех совершенно не входил в мои расчеты, когда я писал его. Это было в 1825 году — и потребовалась смерть Александра, и неожиданное благоволение ко мне нынешнего Императора, его широкий и свободный взгляд на вещи, чтобы моя трагедия могла выйти в свет».
«С чувством глубочайшей благодарности удостоился я получить благосклонный отзыв Государя Императора о моей исторической драме, — сообщал Пушкин в письме к Александру Бенкендорфу. — Писанный в минувшее царствование «Борис Годунов» обязан своим появлением не только частному покровительству, которым удостоил меня Государь, но и свободе, смело дарованной Монархом писателям в такое время и в таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и сковать книгопечатание». А узнав о назначении Николая Гнедича членом Главного правления училищ, поэт писал своему другу Петру Плетневу, что это назначение «делает честь Государю, которого я искренне люблю и за которого всегда радуюсь, когда поступает он прямо по-царски».
Немало внимания императору уделил Пушкин и в поэтическом творчестве. Так называемый «николаевский цикл» включает девять стихотворений, посвященных августейшему современнику. Как же получилось, что поэт, неприязненно относившийся к либеральному Александру І, нашел общий язык с его гораздо более строгим преемником? Ларчик открывается просто. Император Николай І вовсе не являлся ограниченным и жестоким деспотом, каким изображали его советские историки. Стремясь сохранить незыблемым самодержавный строй, он в то же время покровительствовал многим русским писателям, поэтам и деятелям искусства. Да и сами литераторы, художники, артисты смотрели на самодержавие совсем не так, как их послереволюционные биографы. «Государство без полномочного монарха — то же, что оркестр без капельмейстера», — говорил Пушкин. За исключением специалистов-литературоведов мало кто знает, что в ответ на известную книгу Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», Пушкин написал «Путешествие из Москвы в Петербург», где разоблачил «очень посредственное произведение» революционного мыслителя как тенденциозное, полное преувеличений и пошлостей.
Анализируя отношение поэта к двум Императорам, нельзя не учитывать и еще одно обстоятельство. Александр І взошел на Престол в результате дворцового переворота, в ходе которого был убит его отец Павел І. Правда, сам Александр участия в перевороте не принимал. Он лишь оказался вынужденным некоторое время выполнять требования заговорщиков. Тем не менее, пятно отцеубийства осталось на монархе до конца жизни. А вот его младший брат Николай Престол наследовал в строгом соответствии с законом. Для многих (вероятно, и для самого Пушкина) это имело большое значение.
Кроме того, в последние годы своего царствования Александр І скомпрометировал себя в глазах русского общественного мнения невмешательством в конфликт, разгоревшийся тогда на Балканах. Царь ограничился словесными декларациями, когда войска турецкого султана устроили резню православных греков, отстаивавших право своей страны на независимость. Николай І повел себя иначе, дипломатическими, а затем и военными мерами принудив турок к отступлению. Так же энергично действовал новый царь во внутренней политике.
И все же отношения царя и поэта были не безоблачными.
ЖАЛУЕТ ЦАРЬ, ДА НЕ ЖАЛУЕТ ПСАРЬ
Покровительствуя Пушкину, Николай І, в силу чрезмерной загруженности государственными делами, далеко не всегда мог лично уделять ему внимание. Посредником в их отношениях был назначен начальник Ш-го отделения Царской канцелярии Александр Бенкендорф. Последний же, на словах исполняя волю Монарха, на деле старался всячески притеснить Пушкина. И если Император объявил, что сам будет цензором поэта, то Бенкендорф (на основании этого) требовал от него все, даже самые мелкие сочинения предоставлять ему на просмотр, и без его ведома не сметь не только издавать их, но и просто читать друзьям.
Кто-то усматривает в сложившейся ситуации коварство Царя. Мол, заявив о себе как о покровителе Пушкина, в действительности самодержец вел нечестную игру. Такое предположение не имеет под собой оснований. Не таким человеком был Николай І, чтобы затевать сомнительные игры, да и не было в этом необходимости. Некоторые пушкинисты полагают, что причина всему — в чрезмерном усердии жандарма-служаки. Такое вполне возможно. Но не менее возможно и другое.
Об этом долго не принято было говорить, однако исследователям хорошо известно: разгромив восстание декабристов и придав суду его непосредственных участников, власть не ликвидировала заговор. Под суд попали лишь те, кто оказался на виду. Подлинные же руководители «дворянских революционеров» наказания избежали. В частности, не был осужден ни один из высших сановников, которые, в случае успеха восставших, должны были войти во временное правительство. Следователи не смогли (а, может, не захотели, ибо и среди них были сочувствующие декабристам деятели) обнаружить необходимых доказательств. Таким образом, заговорщики «второго эшелона» остались невредимы и продолжали играть важную роль в общественной жизни. Не исключено, что их ставленником и являлся Бенкендорф. В молодости он тоже грешил «вольномыслием», состоял в тайном обществе. Потом вроде бы угомонился. Что касается Пушкина, то «воспев хвалу» Монарху, он оказался объектом ненависти со стороны «прогрессивно-мыслящей» части общества. Появились эпиграммы типа:
Я прежде вольность проповедал,
Царей с народом звал на суд,
Но только царских щей отведал,
И стал придворный лизоблюд.
Был распущен слух, что Пушкин — платный агент правительства. Затем поэта попытались стравить с Николаем І. Императору посыпались доносы. Монарх, однако, отказывался им верить. Тогда зашли с другой стороны. В «подметных письмах», распространяемых в обществе, прозрачно намекалось на любовную связь жены поэта с царем. На этот раз клеветники чуть было не достигли цели. Будучи по натуре чрезвычайно ревнивым, Александр Сергеевич готов был поверить сплетням. Но откровенный разговор с супругой, а затем и с Николаем І прояснил истину.
Чувствуя, что над поэтом сгущаются тучи, Император взял с него слово не драться на дуэли ни под каким предлогом. Пушкин обещал. Но не смог сдержать слово. Он не стерпел очередного покушения на репутацию жены и дал себя спровоцировать. Поединок стал для поэта роковым. Впоследствии ходили слухи, что, получив известие о готовящейся дуэли, Царь приказал Бенкендорфу предотвратить ее. Но тот «по ошибке» послал своих людей не на ту дорогу.
Умирая, Александр Сергеевич просил передать Николаю І, что просит прощения за невыполненное обещание. «Скажи Государю, что мне жаль умереть, был бы весь его, — говорил он своему другу, поэту Василию Жуковскому. — Скажи, что я ему желаю долгого царствования, что я Ему желаю счастья в Его сыне, счастья в Его России». Поэт был еще жив, когда принесли ответ от Императора с прощением и обещанием позаботиться о его семье.
После смерти Пушкина Император Николай І заплатил все его долги, выкупил заложенное имение отца, назначил большую пенсию жене и детям. В пользу семьи поэта за государственный счет были изданы его сочинения.
Убийцу Пушкина — Дантеса военный суд приговорил к смертной казни. Но приговор не был приведен в исполнение. Как иностранца, преступника выслали из страны. Вынужден был оставить пост и его приемный отец, нидерландский посланник Геккерен. По приказу Царя Третье Отделение, руководимое все тем же Бенкендорфом, пыталось найти автора подметных писем. Не нашло. Лишь через четверть века выяснилось, что письма составлял князь Долгоруков, соратник Герцена — один из плеяды «дворянских революционеров», позднее ставший политическим ссыльным, эмигрантом. К тому времени он находился за границей и упивался собственной безнаказанностью. Увы, случай для русской истории типичный. Правда, безнаказанность всегда бывает до поры до времени. По свидетельству очевидцев, когда пришел срок умирать, Долгоруков испытывал страшные мучения, ужасно боясь того, что ждет его в потусторонней жизни. Наверное, князь вспоминал подлости, которые совершил в течение своего земного бытия. Вспомнил ли он о Пушкине? Кто знает...Александр КАРЕВИН для «Сегодня»
Украинская газета «Сегодня», № 1767